Григорий Ревзин. Считайте меня классицистом

где: Россия. Москва
тема: Классика в современной архитектуре

В Москве за последние год-два возникла новая архитектура классицизма. Как кажется корреспонденту "Власти" Григорию Ревзину, это самое значительное художественное явление в России с тех пор, как в 80-е у нас была бумажная архитектура.

Критик -- человек, по преимуществу занятый разоблачениями, поэтому, сталкиваясь с задачей написать панегирик, испытываешь оторопь. Тем не менее хочется сделать именно это. Новый классицизм -- это пока всего несколько домов. Но эти дома уже есть. Попробую просто их описать.

Два дома Дмитрия Бархина, один на Почтовой улице, другой на улице Радио. Дом на Почтовой вы, несомненно, сочтете памятником архитектуры, оставшимся нам от Москвы Василия Баженова. Я хочу подчеркнуть -- он не похож на Баженова, он не напоминает его отдаленно, но он спокойно может встать рядом с баженовскими домами и чувствовать себя среди них вполне достойно. Тут поймано что-то очень специальное, московское. Понимаете, когда русские классицисты в XVIII веке поехали в Париж учиться классике, а потом вернулись в Москву, они очень щеголяли своей ученостью. Пашков дом (Библиотека имени Ленина), построенный Баженовым,-- это по уровню знания итальянской и французской классики XVI-XVIII веков докторская диссертация. Но вместе с ученостью в них была какая-то очень русская радость, гордость первооткрывателей Европы, ощутимое чувство триумфа. Вот это же чувство возникает и у Бархина. У него очень ученый дом, но в нем ощущается такая радость от того, что эту ученость удалось применить, что это триумфальное настроение передается даже тому, кто не знает никакой науки.

Дмитрий Бархин преобразил бизнес-комплекс на улице Радио,
поставив в центре двора виллу, которая отражается в
стоящих вокруг стеклянных коробках

Дом Бархина на улице Радио -- вещь сложнее. Он является центром "Туполев-плазы", большого бизнес-комплекса, построенного в реконструированной промзоне. Промзона плюс бизнес-комплекс создают понятный стандартный образ -- коробки из тонированного стекла, и больше ничего. Такого коммерческого строительства полно везде, и о нем нечего говорить. Но вот посередине двора, созданного двумя стекляшками, Бархин поставил потрясающую виллу, которую можно назвать французской по изяществу и итальянской по деталям. И она теперь отражается в стеклянных коробках и преображает все это место. Будто здесь в XVII веке построили восхитительного качества усадьбу, выписав для этого иностранного маэстро, а потом много чего было: исчез парк, исчезли служебные корпуса, владельцы продавали землю, пока наконец не появился нынешний, чрезвычайно рафинированный бизнесмен. Он сообразил превратить все корпуса, в которых расположены офисы, в огромное зеркало, где отражаются фасады этого шедевра.

На Почтовой улице Бархин построил дом, который спокойно может
встать рядом с баженовскими домами и чувствовать себя среди них
вполне достойно

Дом Михаила Белова в Филипповском переулке. Это дом в "помпейском стиле", то есть в стиле помпейских росписей, какие сохранились на римских виллах от античных времен. Мотивы оттуда архитекторы брали в разные времена, и это отдельная история. Важно то, что сделал Белов сегодня. Это очень звонкая, радостная архитектура, отчасти напоминающая театральную декорацию. Будто идешь ты по довольно скучному переулку, и вдруг у тебя перед глазами театр, и сам переулок превратится в оперную сцену.

Свой дом в Филипповском переулке Михаил Белов построил в "помпейском стиле".
Получилось похоже на театральную декорацию

Максим Атаянц, самый молодой из этой группы архитекторов, пока не построил дом. Он оформил московский двор на Остоженке, во 2-м Зачатьевском переулке. Там стоит очень тщательно сделанная, сложная, композитного и коринфского ордера двухэтажная колоннада. Торжественная, нервная композиция из розовато-желтого вощеного травертина, неожиданно рифмующегося с кирпичной кладкой типично московского заднего фасада. Когда в московском дворе появляется такая колоннада, она производит впечатление пугающей незащищенности. Хочется поскорей ее укутать дерюжкой, чтобы, не дай бог, не стащили, а потом занести в дом. Она выглядит так, будто на улицу с отчаянной какой-то смелостью вышел постоять ренессансный алтарь.

Колоннада Максима Атаянца в остоженском дворе производит впечатление
ренессансного алтаря, который неожиданно оказался на улице

Дом Ильи Уткина в Большом Левшинском переулке наименее театрален из всех перечисленных. Он напоминает традиционный доходный дом конца XIX века -- некоторой мелочностью деталей и их сухостью. Правда, это такой доходный дом, каких в Москве в тот момент, пожалуй, еще не было. Он очень ученый, профессорский, такие строили не в провинциальной Москве, а в какой-нибудь столичной Вене.

Дом Ильи Уткина в Большом Левшинском переулке напоминает доходный дом
конца XIX века, но не провинциальный московский, а столичный венский

И, наконец, дом Михаила Филиппова в Погорельском переулке. Филиппов начал это движение и с редким упорством продвигает современную классическую архитектуру, я бы сказал, что своим возвращением классика в первую очередь обязана ему. Это, несомненно, самая серьезная работа из всех перечисленных. И вот почему. Этот дом легко встает в ряд и со сталинскими классиками, и с петербургским неоклассицизмом начала ХХ века, и с итальянскими палаццо эпохи барокко. Но он не похож ни на один из этих прототипов. Это классическая архитектура, но в истории классической архитектуры такого не было. Не было такой фантастической композиции, разорванного круга двора, взлетающего куда-то вверх ордера. Если это на что-то похоже, то скорее на архитектурные фантазии Пиранези и Гонзаго. Все остальные перечисленные архитекторы изучают классический язык и делают что-то похожее на то, что уже было. Михаил Филиппов говорит на этом языке что-то новое, и его дом можно было бы показывать классицистам прошлого, чтобы они удивились,-- они так не умели.

Главный идеолог современной классической архитектуры Михаил Филиппов
в Погорельском переулке построил дом, похожий на фантазии Пиранези и Гонзаго

Так бывает, что профессиональное сообщество придерживается каких-то взглядов, которые обычному человеку не объяснишь. Среди современных архитекторов, русских и нет, принято считать, что красота -- это устаревшая категория. Что значит -- "красивое здание"? Одному красиво одно, другому -- другое. Этим понятием нельзя пользоваться. Архитектура может быть смелой, эффектной, лаконичной, функциональной, органичной, а что такое "красиво" -- непонятно. Это убедительно звучит, но неубедительно выглядит. Красоту действительно трудно определить, но интуитивно как-то понятно, что она есть. Бывают такие трудноопределимые категории, например свобода. Исайя Берлин очень хорошо придумал про свободу -- невозможно определить, что такое свобода, зато очень легко определить, что такое несвобода. Принуждение чувствует каждый и легко его опознает.

С красотой, по-моему, та же история. Что такое красивая архитектура, сказать довольно трудно, а вот некрасивая -- это как-то легко. Вероятно, одна стеклянная коробочка может показаться красивой людям, которые никогда не видели стекла, иначе как разбитого и в старой оконной раме. Но если ты попал в район, где километры стеклянных коробочек, очарование быстро пропадает. Скажем, люди ездят в Италию любоваться архитектурой, и никому не приходит в голову съездить полюбоваться продукцией индустриального домостроения. Так вот, эти московские классицисты решили реабилитировать красоту. Они пытаются сделать так, чтобы дом стал произведением искусства, чтобы вы поразились качеству пространства, композиции, скульптурности деталей, чтобы вы ощутили классику. Они хотят, чтобы здесь было как там, куда вы ездите любоваться архитектурой. Это просто, но то, что у них это получается,-- чудо. Ведь им приходится воевать на два фронта.

На одном фронте -- "лужковский стиль". Теперь мы все знаем, что это такое, но не совсем понимаем, как это получается. Просто желание "чтобы было красиво" возникает не только у меня, но и у Лужкова. И когда он поддерживает строительство дома Галины Вишневской на Остоженке или подземный "Охотный ряд" на Манежной площади, то хочет, чтобы все было как в старой Москве. Так иногда бывает, что человек, например, восхищается старым оружием -- походит, скажем, по Историческому музею, насмотрится, а потом пойдет и купит в сувенирной лавке меч Карла Великого китайского производства. Тут примерно такая же ситуация. Он хочет красивой архитектуры, а получает халтуру, которая вроде бы похожа на старую архитектуру -- тоже белая, желтая, колонны вроде есть, балясины,-- только сделано это все на уровне китайской подделки. И вроде чувствует человек смутную тревогу, но профессионалы его успокаивают: все нормально, говорят, современное прочтение традиций русского классицизма. И он успокаивается. Так происходит не только в Москве.

Архитектуру "лужковского стиля" вы найдете сегодня в массе мест. Любой турецкий, египетский, греческий курорт, любой американский город из одноэтажных коттеджей дарит вам те же самые столбы с нахлобучками сверху под видом колонн, отформованный прямоугольным уголком гипс под видом карнизов, те же гипсокартонные арки, те же перила с балясинами из мрамора, зашлифованного под пластмассу. Спрос на красоту есть везде, и его везде удовлетворяют люди, которые считают, что этой категории не существует. Во всем мире существует коммерческий классицизм. Специфика того, что сегодня родилось в Москве,-- это классицизм некоммерческий. Халтуру сделать легче. Она дешевле в производстве, а продается точно так же. Понимаете, это трудно -- заставить таджикских рабочих правильно поставить капители. Это трудно -- объяснить девелоперу, что есть архитектурная композиция и поэтому частью площадей придется пожертвовать.

Настоящую классику трудно проектировать, трудно строить, трудно продавать заказчику. Это можно делать только ради идеи. Так вот, сегодня в Москве идея родилась. Это и рождает второй фронт. Такой архитектуры сегодня нет нигде в мире. А поскольку профессиональное сообщество архитекторов решило отказаться от категории красоты, главным и единственным критерием качества у нас осталось одно -- хорошая архитектура та, которая делается сегодня на Западе. Раз такой там сегодня не делают -- значит, эта плохая. Раз Заха Хадид с Даниэлем Либескиндом делают не так, пусть этого не будет. Даже удивительно, сколько интеллектуальных копий ломается ради того, чтобы доказать, что классическая архитектура сегодня не должна существовать. Для человека со стороны это словесный понос, но для архитекторов -- интеллектуальная среда, в которой они существуют.

Как ни странно это звучит, но, по сути, поведение этих архитекторов, этих новых классицистов следует отнюдь не классическим, а авангардным схемам. Они пытаются создавать новую архитектуру вопреки коммерческой логике и принятому общественному мнению. Для профессионального сообщества и тем более для всех, кто занимается современным искусством, качественно сделанная классика -- это пощечина общественному вкусу, и именно так ее и воспринимают. Наверное, поэтому сами эти архитекторы нетерпимы, как настоящие авангардисты. Эта статья -- вероятно, первое и единственное место, где их соединили вместе. Каждый из них рассказывал автору этих строк, как неверно понимает классику другой, как он не желает иметь с ними со всеми ничего общего. Слушая это, я постоянно вспоминал, как ненавидели друг друга Татлин с Малевичем. И тем не менее они все-таки что-то сделали. Они нашли силы перебороть и коммерческую логику, и тупость общественного мнения. Это единственно оригинальное, что есть в нашей сегодняшней архитектуре. Будь мы менее зависимы от западного художественного начальства, мы бы должны были носить этих архитекторов на руках. Если можно сказать, что сегодняшняя русская архитектура состоялась, то она состоялась именно в них. Не знаю, получился ли у меня панегирик, но я пытался.

Опубликовано: Коммерсантъ-Власть №33, 22.08.2005